Уродка: и аз воздам - Геннадий Петрович Авласенко
Его отец тоже может быть где-то здесь, среди убитых. И с большой даже долей вероятности.
– Почему ты остановилась? – донёсся из ранца дрожащий, встревоженный голосок Алекса. – Мы уже пришли?
– Нет ещё!
Торопливо преодолев невысокий поселковый вал, я двинулась дальше. По центральной улице…
Эту главную и наиболее широкую улицу посёлка я помнила с детства. С тех самых пор, когда впервые мама взяла меня с собой на поселковый рынок.
До этого я с людьми посёлка почти не сталкивалась. Так, видела издалека несколько раз… и уже тогда они вызывали у меня какой-то, не вполне осознанный ещё, инстинктивный, скорее, ужас.
Но по-настоящему я начала их бояться лишь во время первого своего посещения посёлка. Вернее, сразу же после памятного сего посещения…
Страх мой перед жителями посёлка был постоянным и никуда по мере взросления не исчезал. Наоборот даже, с каждым годом он всё сильнее и сильнее становился.
Но, одновременно со страхом, росла и ненависть. Огромная, хоть и совершенно бессильная ненависть вечно голодной и совершенно бесправной уродки к сытому и, казалось, такому всесильному посёлку.
О, как же мне хотелось тогда, чтобы зловещее сие поселение просто исчезло однажды с лица земли! Чтобы сгинуло оно бесследно… и даже не просто сгинуло, а было с лица земли стёрто какими-либо сверхъестественными силами. Божьими или дьявольскими, не имело значения, но чтобы погибло оно в величайших муках, в крови, дыму и всепожирающем божественном (вариант – адском) пламени!
Дыма и пламени в посёлке было сейчас не так и много (горели, правда, или ещё только занимались пламенем несколько домов вдалеке), зато свидетельства жесточайших предсмертных мук его бывших обитателей виднелись повсеместно.
Всюду, в какую бы сторону я не пыталась взглянуть, я видела одни лишь мёртвые человеческие тела…
Но трупов уродов, в отличие от преобладающего их количества по ту сторону вала, тут, на центральной улице и подле её, почти не наблюдалось.
Зато валялись повсюду окровавленные и зверски изуродованные тела поселковых жителей.
Причём, не вооружённых, облачённых в доспехи зрелых мужчин (хоть изредка и их мёртвые тела встречались мне на пути), а немощных стариков, женщин и даже детей самых разных возрастов, начиная от подростков, и заканчивая почти грудными младенцами.
Хорошо видно было, как жестоко и безжалостно их всех убивали, как потом долго и изощренно глумились над мёртвыми, бездыханными уже телами. А многих молодых женщин и даже девочек-подростков сначала зверски насиловали скопом, сорвав одежду, а уж потом только приканчивали…
И всё это вершили мои соплеменники, пусть даже и обманно опоенные дьявольским крысиным зельем.
– Твари! – невольно и почти беззвучно шептали мои дрожащие губы. – Вот же твари! Что же вы творите такое, сволочи?!
Отчаянный женский крик заставил меня вздрогнуть и обернуться.
В это время из расположенного неподалёку двухэтажного особняка с настежь распахнутой входной дверью выбежала рыдающая и почти полностью обнажённая девушка. Сразу же вслед за ней на крыльцо выскочили четверо донельзя возбуждённых уродов с окровавленными копьями наперевес, но один из них, чуть поторопившись, зацепился ногой за порог и растянулся прямо на крыльце, невольно преградив этим путь остальным.
Воспользовавшись их временным замешательством, девушка рванулась, было, к выходу… и тут только заметила меня, остановившуюся как раз напротив калитки.
Испуганно и как-то затравлено взвизгнув, девушка тотчас же метнулась в обратном направлении и…
И, разумеется, оказалась лицом к лицу со всеми своими преследователями, один из которых (тот самый, который и споткнулся чуть ранее на крыльце), грязно выругавшись, ударил несчастную тупым концом копья в живот, прямо под ложечку.
Охнув, девушка сложилась почти пополам… а потом, после ещё одного удара, на этот раз ногой в голову, просто свалилась наземь.
А все четверо насильников, окружив упавшую и грубо сорвав с неё жалкие остатки одежды, принялись, глумливо посмеиваясь, пинать свою беспомощную жертву ногами, угрожать ей копьями… а девушка и не плакала уже, а лишь, сжавшись в комочек, лепетала что-то жалобное и совершенно уже невнятное…
– Заткнись, сучка! – наваливаясь сверху на девушку, прорычал один из насильников. – И ноги раздвинь, тварь… а то лежишь, как бревно!
Его товарищи, отойдя чуть в сторону, издевательски загоготали… и этот их грубый гогот словно пробудил меня от какого-то странного оцепенения, внезапно охватившего всё моё существо.
«Это же мои соплеменники… мои соплеменники! – билось в моей голове одна и та же обжигающе горячая мысль. – Что же они творят… как же могут они поступать столь жестоко и бесчеловечно?!»
Перемахнув через невысокий забор, я схватила навалившегося на девушку урода за шиворот и с силой отшвырнула его в сторону. Но, кажется, силы своей немного не рассчитала (а может, и разозлилась излишне), ибо урод этот, перекувыркнувшись несколько раз через голову, врезался напоследок лбом в каменную стену здания. Довольно чувствительно врезался и лишь после этого тяжело обрушился наземь.
Впрочем, он тотчас же бодренько вскочил на ноги, и я невольно вспомнила, что проклятое крысиное зелье, кроме всего прочего, ещё и болевые ощущения заглушает напрочь.
– Дева с нами! – заорал урод с воодушевлением, невзирая на спущенные штаны и густо сочившуюся из раны на лбу кровь. – Да здравствует, рыжеволосая дева!
И, путаясь в штанах, ринулся в распахнутую дверь дома.
– Да здравствует дева-освободительница! – завопила вразнобой тройка оставшихся уродов, в восторге размахивая своими короткими (и явно крысиными) копьями. – Прими нашу общую жертву, о, небесная дева!
Они разом взмахнули копьями, но я, мгновенно сориентировавшись, успела-таки ускориться и этим, хоть чуточку, но их опередить. Наконечники копий уже почти касались обнажённого тела лежащей девушки, когда я, ухватив разом все три копья за перемазанные кровью наконечники, вырвала их из рук этих отморозков и перебросила потом через забор. Тут ускорение закончилось… и мне осталось лишь наблюдать, как разом обезоруженные уроды с растерянностью взирают на пустые свои ладони.
– Чудо! – восторженно прошептал один из них. – Великое чудо исчезновения только что явила нам дева! Это знак!
– Это знак! – тут же выкрикнул его сосед, у которого давно небритая голова вся покрыта была короткими светлыми волосами. – Это знак!
– Это знак! – завопил, появляясь в дверном проёме, урод, с которым я так невежливо обошлась (штаны он, кстати, так и не подтянул). – Прими мой дар, о, небесная дева-освободительница!
Он неистово размахивал копьём, на острие которого было что-то нанизано. И я не сразу даже поняла, чем именно являлось это «что-то»…
А потом вдруг поняла…
На копьё нанизана была отрубленная человеческая голова.
– Прими мой дар, о, дева! – ещё громче завопил урод на крыльце и в этом момент голова, сорвавшись с копья, покатилась вниз по
